Page 294 - М&Мm

двух в белых халатах, но отнюдь не раз-
вязных поваров, сующихся к людям со
своими советами, а доктора и все ту же
Прасковью Федоровну, держащую в руках
не миску, а тарелочку, накрытую марлей,
с лежащим на ней шприцем.
– Ведь это что же, – горько говорил
Никанор Иванович, пока ему делали
укол, – нету у меня и нету! Пусть Пушкин
им сдает валюту. Нету!
– Нету, нету, – успокаивала добросер-
дечная Прасковья Федоровна, – а на нет и
суда нет.
Никанору Ивановичу полегчало после
впрыскивания, и он заснул без всяких
сновидений.
Но благодаря его выкрикам тревога пере-
далась в 120-ю комнату, где больной
проснулся и стал искать свою голову, и
в 118-ю, где забеспокоился неизвестный
мастер и в тоске заломил руки, глядя на
луну, вспоминая горькую, последнюю
в жизни осеннюю ночь, полоску света
из-под двери в подвале и развившиеся
волосы.
Из 118-й комнаты тревога по балкону
перелетела к Ивану, и он проснулся и
заплакал.
Но врач быстро успокоил всех встрево-
женных, скорбных главою, и они стали
засыпать. Позднее всех забылся Иван,
когда над рекой уже светало.
После лекарства, напоившего все его тело,
успокоение пришло к нему, как волна,

-294-